София Прокопиду
РОЗА и АДА
Одноактная пьеса для двух актрис
Тюрьма. Сцена разделена на две половины, в одной пятидесятилетняя Розы, в другой - 19-летнея Ада.
Женщины одеты в том, в чем попали в тюрьму: Роза в платье ниже колен, жакет сверху, а на голове платок, Ада в джинсах и свитере, на голове - платок.
Издалека раздается песня из радиоприемника в исполнении Аллы Пугачевой «Жди и помни меня». Звук слабый еле слышный.
Роза.
Как глупо теперь жить. Что буду делать? Зачем аллах не взял меня? (ходит по камере).
Пусть эта Пугачева пошлая не давит мне на мозги! Слышать уже не могу,все так противно и … бездарно! Но я знала, что докатимся до всего этого! Что придется терпеть этих пошлых и наглых и их трали-вали.
Жалко девочку, она – то, как выдержит тюрму?!
А может быть, нас и не будут бить, пытать? Я ведь тоже могу не выдержать. А может быть, и выдержу, это как они меня разозлят! Я ведь такая упрямая, ну будут бить- еще сильнее стану, а если будут пытать легко,…да, что я такое говорю, разве бывает легкая пытка? Когда на меня муж Анзор руку стал подымать – бить меня по пьянке, я стала еще крепче. Однажды разбила на его голове бутылку с кефиром. Крови – море! А мне смешно. Даже радостно как в детстве, когда в театр игралди на улице. Но не стала показывать ему свою веселость.
Кровь перемешалась с кефиром, и все это превратилось в розовое месиво. Только свекровь жалко было. Увидела разбитую голову сына – в обморок упала, подумала, что его враги разорвали. Да какие там враги, он - тряпка, у него и врагов - то не было! Надо было его тогда убить! Отсидела бы в тюрьме – опыт был бы. Но он – зараза – выжил. И потом ходил тихий такой, прибитый что ли, еще хуже стал питью Пил, напивался и спал. Перестал совсем общаться с людьми, работу бросил. Ни со мной, ни с людьми не общался. «Да», «нет» говорил и не более. Однажды сказал предложение целое: «Позор, говорил - на меня жена руку подняла. Убить тебя надо было бы! Да просто не хочу детей сиротами оставлять, ты им еще нужна!»
А мне каково было. Мне тоже было позорно. А на работе! Если раньше скрывалась от коллег – учителей с синяками под глазом, то теперь стала скрываться от них и их вопросов: все узнали, что у нас дома было кровопролитие. Осуждали они меня все дружно: на мужа руку подняла! Но я им не давала возможности поговорить. Так посмотрела на одну любопытную, наверное, мой взгляд был уж очень гневный, что больше уже никто и не пытался что-либо меня спрашивать.
У меня есть силы на подвиг, всегда были эти силы.
Помню Зою, как я хотела быть на нее похожа! Еще бы! Была такой преданной пионеркой, маму забывала, посуду не мыла, все убегала металлолом собирать, или школьную территорию убирать. Все хотелось быть впереди. Как Космодемьянская. А потом когда все пошло прахом, чего только не писали эти продажные журналисты. У них родины нет – только амбиции и деньги, а еще представляются интеллигентами. Про Зою писали гадости, что мол не было никакого подвига… Пусть пишут, что хотят, Аллах воздаст всем за праздность!
Песня закончилась. Стало тихо. Открывают дверь – невидимый человек вносит еду на подносе.
- А меня будут допрашивать?
(никто не отвечает) Будут, но не говорят, когда. Правда, один офицер, не поняла только, в каком он был чине, с такой ненавистью мне сказал: убил бы, если бы мог. Ты подумала, ведьма, куда идешь и кого пошла убивать. Уродище! Жаль, что вышку отменили! Фанатичка!
Это он мне! Пацан! Мне, которая его, и таких как он, воспитывала в духе ленинизма!
Надо подумать, надо подумать, чем мне заняться в тюрьме, а то ведь умру от тоски и безделья. (Ложится на кровать). Буду думать о позитивном.
Ох, как жаль, что не убилась!
----
Появляется свет в соседней половине сцены. На полу сидит Ада. Она трогает свои ладошки, и качается в ритм уже другой популярной песни из радиоприемника.
Ада.
Нет, мне ничего уже не страшно. А где Роза? Бедная, она так боялась! Я видела, как она боялась. Страх ее и выдал. А я вообще ни на кого не смотрела. А что смотреть, мне было все равно. Ну, да конечно, я же ей предлагала, выпить таблетки, и все будет как во сне. Она никак не хотела- «Я тебе не наркоманка!» -кричала. Она не понимает, что таблетки спасли бы нас, и мы были бы уже у аллаха в раю. А теперь надо дальше жить, и думать, думатьб думать....
О чем думать? Даже не знаю. Ну, например, буду вспоминать.
Детство… Что его вспоминать? Оно было, как у всех… Бегали по улицам, играли, гонялись за мальчишками, чтобы лупить их. Они нас боялись! А почему это? Наверное, притворялись, что боятся, потому что знали наверняка, что потом всю жизнь будем мы их бояться.
Роза.
Надо о чем - то думать, что-то хорошее вспоминать. Вот – детство. У-у как это было давно! А что его вспоминать, все было так хорошо и всего – вдоволь!
Помню: фантики собирали По улицам бродили как сумасшедшие. То у арыка, то на дороге, но больше всего их был у мусорок. Фу! Как мы там ходили, если бы родители знали, где мы собираем фантики, наказали бы строго. Если бы знали. У меня этих фантиков – оберток от конфет- было столько! Нет, не помню сколько, хотя часто их пересчитывала, разглаживала утюгом.
Это было мое состояние. Помню, спрятала однажды где-то свои фантики. И они пропали, а я рыдала, искала, думала, что брат Азат их украл и отдал кому-то. Он клялся, что не брал, а я не верила ему. Я почему-то никогда ему не верила. Мама меня наказала за рев и недоверие брату. Несчастной прожила три дня, потом все забыла, и только когда возвращались в Чечню из Джамбула, фантики нашлись, завернутые в пакетик, они "спрятались" за комодом. Точнее я их спрятала, и забыла где…
Уф! О каких глупостях вспоминаю…
Ада.
Футбол мне нравился. Играла я вместе с мальчишками хорошо, но только до 11 лет, потом мама запретила выходить на стадион, сказала, что это неприлично для девочки.. А что еще я делала в детстве? Забыла совсем! Я ведь куклам шила костюмы, платьица. Из меня бы получилась портниха, так мама говорила. Бедная мама, я ее всегда позорила, особенно когда в футбол играла. «Если бы отец был жив, то не позволил бы тебе бегать по стадиону с мальчишками», - говорила она.
Отец умер давно, да я его и не помню. Погиб в аварии, мне рассказывали, что любил он быструю езду! И еще в горы ходил проводником.
Роза.
Отец мой был преданным компартии человеком. Даже мне – учительнице - было это противно. Такой пафос! А такой честный был… На словах. Откуда же у нас машина, дом хороший, и стол, всегда полный лакомствами? Меня он просто не замечал. Знал, что отличница в школе, но никогда не хвалил, всегда критиковал и запрещал много говорить. А я эмоциональной такой была, фантазеркой. Приду из школы и начну рассказывать про все, что видела и пережила за целый день. Родители меня не слушали, говорили «ну ладно, все, хватит», я тут же замолкала на полуслове. Только бабушка -денану - уводила меня на кухню, и предлагала дослушать мой рассказ. Но она - то по-русски ничего не понимала! Два – три слова, разве что. «Ну ты же не понимаешь по – русски! - кричала я обиженная, а она: «а ты расскажи мне по – чеченски». Начинала тогда говорить по - чеченски, но мне казалось это уже не тот рассказ, который я хотела рассказать, не те эмоции. И все было уже не то, и я быстро закруглялась. «И это все? - спрашивала меня денану, а я то думала! Ну ладно пойдем блины печь, любишь чепалгаш?- спрашивала всегда, хотя прекрасно знала, что это самая любимая лепешка!
Ух, как вкусно запахло сливочным маслом и сыром!
Ада.
Я еще и готовить научилась вкусно. Маленькая была, а уже знала, как жарить правильно мясо, делать лепешки… Мама на работе целый день, и мне было всегда завидно, что по соседству тетя Малика готовит своим детям каждый день свежую еду.
А чтобы я сейчас бы съела? Самую простую лепешку.. мука и вода....
Роза.
Кто бы подумал, что в тюрьме придется сидеть? Это мне – такому заслуженному человеку! Ведь никогда ничего не сделала плохого никому!
Ада.
А про тюрьму нам ничего не говорили. Как там Роза? Почему нас не поместили вместе. Это чтобы мы не сговорились! А что нам говорить, я ничего не знаю и не разбираюсь ни в чем.
Роза.
Интересно все же … иногда мне кажется, что я уже все видела. Всё, что со мной произошло. Нет, ну не мелочи какие-то, а вот главное, знаменательное. Кто бы подумал, что я решусь на смерть во имя Аллаха. Несколько лет тому назад я просто смеялась над всеми, кто призывал в Чечне ввести закон «платка»… Говорила всем – «мракобесие!». Говорила, но потом вдруг решила, что «так надо», что «так правильно». Многое я предчувствовала. Вот сейчас здесь в камере тюремной. А ведь мне не страшно и не удивительно. Я ведь знала и помню, да-да, отлично помню, как однажды мы в детстве организованно пошли в кино, смотрели фильм про Зою Космодемьянскую. Она была великая диверсантка. Еще тогда, когда я обливалась слезами, видя ее героические страдания – а ведь плакала и о себе, о том, что и я вот так буду погибать. Не знаю, что это было такое. Предчувствие того, что и со мной это произойдет, но я и не испугалась, не удивилась и даже не стала никому об этом говорить. Это было мое, моя судьба и я увидела ее, и тут же забыла, потому что знала, не наступил еще момент, а может просто не поверила до конца, что и я пойду на смертный подвиг. Совершенно сознательно и бесстрашно. Знаю, не верится. Да и мне самой не верится, что это я.
Ада.
Роза - взрослая женщина, учительница. Наверное, она страдает сейчас, как она переживет тюрьму, ведь мы думали, что уйдем их жизни навсегда.
Раз мы еще живем, то надо вспоминать что-то веселое…
Роза.
Я в школе училась хорошо, особенно увлекалась историей и литературой, мечтала поступить в Литературный институт, писала стихи. Да и вообще хотелось в Москву. Дядя Аслан, прочитал мои стихи, сказал, что можно поступать на литфак, тем более, там бывают лимиты для малых народов. Поэты должны быть в каждом народе, а как же, в стране все были равны. Да нам так говорили, нас уверяли: «мир, равенство, братство!» Но мы почему-то не очень верили, Потому что нам навязывали все это… и требовали взамен за братство и равенство – преданности…
А я вообще терпеть не могу лицемерия. Поэтому меня и не недолюбливали в школе. Чеченка, говорили, много из себя ставишь! Но однажды меня даже избрали комсомольским групоргом, и спустя год переизбрали. Им не понравился мой командный тон, да и мое происхождение, просто они об этом не очень-то говорили. В результате, у меня развилась «нервная болезнь», так говорила мама.
Да что она понимала, я ведь хотела, что бы всё было идеально и правильно! А вокруг было столько дерьма, вранья, сплетен! Ничтожные людишки, я тогда поняла, что они не достойны меня, и замкнулась в себя.
«Не от мира сего» - говорили мне подружки, да какие подружки, просто одноклассницы. Подружка у меня была только одна – Оля. Русская. Она меня слушалась во всем и соглашалась в том, что нельзя жить только брюхом, надо работать над собой, стремится к высоким идеям. Так мы с ней пошли в секцию дзю-до. Скандал был дома, отец сказал, что выгонит меня на улицу. Что это позор для него… Но меня не так уж легко было сломать. Он был малограмотный, простой человек, истории не знал. Я ему сразу рассказала историю про Зару. У Михаила Юрьевича Лермонтова в поэме «Измаил-Бей» замечательный образ Зары – девушки-воина, участвовавшей в боях в отряде Измаил-Бея.
«Горянки участвовали в боях рука об руку со своими братьями, отцами и мужьями», - сказала я отцу. А потом еще добавила факты историков. Я ему вынесла книжку – брошюрку и зачитала: «В числе пленных близ селения Большой Яндырки с партией горцев была взята в поен девушка, одетая в мужской костюм. Оказалось, что она уже более десяти лет участвовала в военных сражениях. Ее в национальном воинском платье возили на показ Николаю I. Затем она была отправлена в крепость Грозную». Он все равно не соглашался: «Это было давно, в другие времена», - говорил. Но я же упертая, все таки записалась в секцию. Отец знал, конечно, но делал вид, что не в курсе этого… И не только дзю-до, я и в секцию альпинистов ходила, и на баскетбол…
Любопытно, почему я в школе никогда не рассказывала своим ученикам истории про чеченских девушек? Разве что Лермонтова проходили по программе, да и то мельком. Боялась что - ли? Даже в голову не пришло, да потому что голова была забита партийными идеями.
А Оля - моя подруга никогда меня не предавала. Мы с ней поступили в Москву, но не на литфак, а в пединститут. Закончили вместе, она вернулась в Чечню, работала в школе, только в другой. Оля была преданной подругой.
Ада.
Эта война меня страшно напугала, ничего смешного в голову мне сейчас не лезет…
Мы жили в Грозном, когда началась первая чеченская война, я ходила в школу, когда она кончилась, и мы с мамой все-таки выжили. Я стала смотреть на многие вещи равнодушно, у меня страх пропал. Да, потеряла друзей, близких, знакомых… поняла, что все так временно, и непостоянно в этой жизни на Земле, в какие-то доли секунды можно расстаться с ней, с жизнью, и это уже никого не пугает, вот неожиданно взрывается ракета... Утром можно пойти на работу или в школу и уже не вернуться домой…
Я как –то стала особо любить каждый момент жизни и уважать смерть, во всех ее проявлениях. Смерь, какая бы она страшная не было, не имеет никакого отношения ко мне, а только к ее свидетелям, к маме, например. Смерть не страшна, страшны страдания и унижения..
Да нет, это не совсем так…
Сам страх ведь унизителен.
Как мог он меня обмануть, унизить, напугать! Лучше буду вспоминать о первом страхе за свою жизнь.
В нашем дворе раздался мощный взрыв, тогда мы еще жили на улице Ленина в Грозном, в высотке, на 8-м этаже. Мы выбежали на лоджию и увидели огромную воронку от снаряда, которая оказалась на месте детской песочницы. Затем взрывы стали греметь повсюду.
Мама, накинув пальто, схватила документы и в одних тапочках мы побежали к бабушке, она жила недалеко, в своем доме. Мы не шли – не бежали, а мчались как молнии. Мелькали страшные тени горящих бронетранспортеров, танков, легковых машин с обугленными телами. Разбитые до основания дома. Кровавое месиво человеческих тел, что минуту назад были живыми и здоровыми – они ведь просто стояли на остановках и ждали автобуса. Я не смотрела на все это, но мне казалось, что на моем затылке выскочили еще две пары глаз и вот они – эти затылочное глаза на все смотрели и все запоминали. Я их пыталась закрыть, как и передние глаза, но они не поддавались моему приказу не видеть всего этого. А мои уши такие же настырные как затылочные глаза – они всё слышали и всё запоминали: то здесь, то там – стоны и крики, мольбы о помощи и такой гул стоял... Казалось, что Планета выскочила из орбиты.
Мы прибежали к бабушке, но она уже была мертва. Так, для нашей семьи началась война - или кампания - как ее называли в газетах. В нашей семье был первый погибший - наша бабушка. Вся родня пришла к нам на похороны. Люди еще ходили на похороны, думали, что все временно и на очень короткий срок.
Смерть шла за нами, но не догоняла нас. Вот тогда я впервые подумала, что надо ее не бояться, и подумала еще, что не смерть выбирает нас, а мы выбираем смерть, только тогда, когда этого захотим.
Роза.
Да что же это я – всё хорошие времена вспоминаю! Роза, не забывай - ты в тюрьме, Роза, думай о том , что будет дальше, спрашивать будут, допрашивать, а они это могут! Что говорить? Надо молчать, просто молчать. (ходит по сцене).
…..Но смогу ли выдержать? Ведь заставят говорить. Я ведь не Зоя, её страшно пытали, а боль усиливает чувство сопротивления. Говорят, что в какой-то момент страшная физическая боль …помогает,… то есть вырабатывает героический фермент, как он называется…. Ну не помню! Ну, это как оргазм. Боль как оргазм.
А я – и не знаю, что такое оргазм. (Смеется) Уже можно признаться в этом … а кому? Зачем я скрывала от подруг, что нет у меня этого … да что говорить, да и они врали. Что я не понимаю? Мы - женщины – нам это ни к чему, мы счастливы семьей и достойным мужем. В этом и есть счастье. Да я как всегда права! Вот это Антонина, все время хвасталась оргазмами. Все сказки, а семья у нее не сложилась, а муж, хоть и доводил ее в кровати до этого…, часто бил ее. Ревновал сильно ее. Антинина с синякам ходила … И кто из нас двоих был рабыней? надо еще подумать!. Она нас - чеченок- считала рабынями своих мужей. А может и права была … Но я протестовала, мой Аслахан меня боялся. Все говорили, что хороший человек был, добрый и внимательный! Аллах взял его к себе. (Смотрит вверх) Встретимся еще, упустила час. Там я тебя точно буду уважать, видит Бог! Я старалась, я все сделала, как полагается. У меня здесь не осталось долгов, а будущее только с тобой, мой дорогой Аслахан, только с тобой….
Ада
С того дня, четыре года подряд - без света, газа и без надежды вырваться из этого ада. Первая зима была самой холодной, голодной. Хотелось умереть, так плохо было.
В 1996 году было временное затишье, открыли Грозный, и пошли в дом, или вернее в то, что от него осталось. В нашу квартиру пульнули из гранатомета или огнемета, и там ничего, кроме обвисшей плиты в зале, все выгорело дотла.
Роза
Да, они меня заставят говорить, надо подумать, что я им скажу. Надо достойно отвечать на вопросы. Они умеют заставить говорить…
Я еще не замужем была. Я вышла довольно таки поздно, в 23 года, уже в старые девы меня стали записывать, а другие сомневались, честная ли я девушка. А я ведь училась в Москве, а замуж надо было выходить в Грозном, женихи меня ждали, а я и не торопилась. Гулять не гуляла, да и не хотелось портить свое имя чеченки. Кому потом объяснишь, просто в кино сходила, или ЧТО было потом… За активную мою общественную работу меня наградили путевкой в Югославию. Радости было! Даже и не верилось, ведь эта почти что капстрана и туда не попасть было просто так… Меня как истинную комсомолку и кандидата в партию записали в группу.
В Югославии мне казалось всё другое, совсем другое, даже воздух был другим… то ли цветами, то ли духами пахло, не могу объяснить. А в международном аэропорту помню запах кофе и дорогих духов. Это уже была заграница! Да, запахи, они нас возвращают в старый мир или переносят в новый. Помню, как меня мучила ностальгия по казахам, когда мы вернулись в Чечню из Казахстана. А ведь я с ними и не дружила никогда, и все на курорте в Сочи однажды увидела казаха одетого в национальный халат, незаметно подошла к нему и … понюхала. Этого не передать! То что мне не нравилось в Казахстане, да я даже брезговала угощаться у соседей казахов, куда однажды попала вместе с отцом… А тут! Кто бы подумал, что мне захочется этого запаха…. Потом у меня эта болезненная ностальгия прошла, но опять же это случилось потом, когда я посетила тетю Зару, которая осталась в Казахстане, она вышла замуж за русского… Как увидела родные места, где прошло мое детство, домишки мне показались маленькими, речка Караса, в которой мы ловили карасей, высохла, соседи – греки выехали на Кавказ или в Грецию и вместе с ними моя подружка Аня… тогда меня охватило разочарование, и уже больше не думала о родном Джамбуле и его добродушных наивных казахах. В одночасье всё это ушло от меня в прошлое, и уже никогда я не считала эти места своей родиной. Родиной малой и большой стал для меня стал Грозный, в котором я живу с восьми лет. Теперь надо говорить жила…. Нет-нет меня не расстреляют м не убьют! Эти времена прошли!
Здесь - не Америка!
Ада.
Потом перемирие закончилось, и снова началась война. В конце 1997 года опять какие-то проблески мира и мы, продав один земельный участок в Шали, купили квартиру на той же улице Ленина. Ходили в чем попало, и ели что было съедобным. Через два года снова мы с мамой лишились своего крова и стали беженками. Какое унизительное слово – «беженец»! А потом случилось то страшное со мной…
Роза.
Да, к счастью, здесь – не Америка! Что я такое говорю? Неужели жить хочу!? Неужели всё ЭТО я себе придумала. Зачем? Но я же на самом деле цепляюсь за жизнь, а мне бы смерти себе желать и говорить, «как жаль, что здесь не Америка и нет электрического стула!».
Когда же меня вызовут на допрос? Следователь мне показался добрым… Ах! Опять глупости думаю… Какой добрый? Таких добрых мы видели, пережили доброту этих чистеньких, беленьких с синими глазками следователей…
Вот про Югославию вспомнила.
Жаль, что Ады нет рядом со мной, столько всего вспоминается, зря рассказываю себе, вот Аде было бы полезно всё это слушать, она молоденькая, но крепкий орешек… Аллах хотел взять ее к себе, да что-то случилось. Как она там одна в камере, а может с ней сидит кто-то. Воровки какие-нибудь, проститутки, а их столько развелось. Женщины совсем уже не стесняются и творят, что хотят. Аллах всех за это накажет… Придет суд и расправа за потерю совести и чести.
Ада.
Жаль, что нет со мной Розы. Сначала я ее невзлюбила, такая все говорящая, активная, мне показалось, что она меня не в шахидки готовит, а в пионеры. Вообще-то по ней не было видно, что она не жалеет своей жизни Слишком в ней было много сил жизненных… Ну да, а что я такое говорю?! Именно силы нужны для такого решения. Помню, она подошла ко мне, и, глядя мне в глаза, сказала: «Ты не горюй. Все, что ты пережила - это испытания, посланное Аллахом, радуйся. Ты его избранница». Сказала так, что это я запомнила, у меня это как бы зафиксировалось в мозгу. Но откуда она узнала мою историю? Я ведь ей ничего не рассказывала!
Роза.
Тогда в первый раз в Югославии я поняла, что значит другой мир. Но могу сказать, что ничему не позавидовала, а только очень удивлялась. Все было интересно, а группа у нас была дружная… такие все хорошие, казались. Казались хорошими, добрыми, услужливыми.. Кто-то в группе следил за каждым нашим шагом. А мы, наивные, и не подозревали. Однажды только мне Рита- соседка по гостиничному номеру, сказала: «Роза не будь столь откровенной в группе явно есть кто-то «оттуда», мы же за рубежом, во вражеском окружении!», - и расхохоталась. Я стала думать, кто же мог это быть и не могла ни на кого оставить подозрения. Все мне казались такими хорошими и открытыми. Да мы как влюбленные в друг друга были, вот как сплотились!
Ада.
Но потом мы с Розой подружились. Она вызывает доверие и чувство защиты. Рядом с ней я перестала бояться себя. Стала чаще улыбаться и иногда даже разговаривать. У меня ведь речь пропала тогда от страха.
Однажды Роза на беседе рассказывала нам, таким были и другие девушки шахидки – про подвиги чеченских женщин.
Да, помню этот урок!
Роза.
Жаль, что нет рядом Ады. Ей бы было полезно услышать эту историю про Югославию.
Ада
«Хочу вам привести беспримерный подвиг чеченских девушек» – сказала Роза, и тогда лицо у нее стало серьезным, она вся выпрямилась, как будто бы сама шла на подвиг. Иногда мне казалось, что в ней всё наиграно, что она изображает из себя героиню…
«Когда царские войска в очередной раз, перебив все мирное население, сожгли чеченский аул, то взяли с собой в плен самых красивых чеченских девушек.
Часть офицеров шла впереди, часть сзади, замыкая пленниц. Они знали, с кем имеют дело, и были готовы к отпору. Наконец дошли до реки Терек, вступили на мост. И вот тут, когда дошли до середины реки, чеченки, молниеносными движениями схватив офицеров, бросались в бурлящие волны Терека…. Погибли все. И офицеров унесли с собой… »
Роза.
В Югославии я понравилась экскурсоводу Владимиру, он был серб и хорошо говорил по-русски, Учился в свое время в Москве. Он за мной ухаживал деликатно, узнав, что я чеченка, не стал идти напрямую… А чего скрывать? Наши женщины в группе без слов ложись в кровати к нашим мужчинам. Все смешалось в этой поездке. Кто с кем спал меня это не касалось.... Я никогда не была ханжой, «каждый пишет, как он дышит».
А это уже мой любимый Окуджава…. Он то знал, что мир несовершенен. И понимал, что изменить ничего нельзя…А мы то думали, что он радуется дружбе, романтике. А на самом деле, только прикрывал свою печаль за этим понятием «дружба, любовь, благородство». ОДнажды живьем увидела Окуджаву, он мне автограф дал после концерта, а стихи и песни его я наизусть знаю…
Ада.
Холодно, замерзла очень… надо делать присядки, тело разогрею. «Раз-два-три четыре…» (делает упражнения…) Может быть, попросить, чтобы нас вместе поместили. На допросе спрошу. Меня будут спрашивать, но я не знаю, что говорить. Я же ничего не знаю! А если буду молчать, подумают, что скрываю секреты...
Роза.
Надо уметь говорить так, чтобы было правдоподобно, главное доверительно. Я не стану делать ошибок молодости….
Югославия – хорошая страна! Почти что капиталистическая - нам сказали «будьте осторожно, едете в соцстрану, но с капиталистической ориентацией, там нас не очень любят, отсюда делайте вывод …
Владимир за мной ухаживал серьезно, я поняла, что нравлюсь ему. И мне он понравилась тоже, но я с ним не стала выходить на прогулки, если бы ни его благородный порыв показать и другие достопримечательности Белграда. Так мы провели вместе один день. Гуляли, разговаривали, пили кофе, и даже перекусили в каком-то маленьком ресторанчике. Никаких домогательств …не было. Он ждал от меня порыва, а я не могла. Во – первых, дала слово себе: доучусь в Москве и вернуть в Грозный, выйду за муж и буду жить как все чеченки. Надо продолжать род свой - так я решила еще в детстве, мне всегда замуж хотелось только за своего…
Когда мы расстались с Владимиром, уже вечерело, было не поздно На следующий день мы уезжали домой. Напоследок он попросил мой адрес, но я ему солгала, что помолвлена и не могу дать адреса, при этом, конечно, очень благодарила его за внимание.
Не скрою, понравился он мне. Да, конечно же, понравился! Я хорошо помню, какая счастливая вернулась в номер. Посмотрела мельком на себя в зеркало: вся светилась, даже крылья за спиной выросли..,Именно!Я даже оглянулась назад, чтобы проверить.
Но тогда я и представить себе не могла, что смогу полюбить «не своего» парня, не чеченца. Я еще не знала этого, будущего своего мужа, но уже была ему верна и предана. Так я была воспитана в чеченских нравах, и совсем об этом не жалею… Интересно, какие же дети были бы у меня если бы я … чечено-сербские. Трудное сочетание, жгучее….
Ада.
Хотела умереть! А ведь ушла бы без любви, никто меня еще не полюбил, и сама я еще никого не полюбила…. А, что, это главное разве в жизни?! Сколько людей без любви живут и у них все хорошо.
В школе еще в детстве мне нравился один мальчик, но он несмотря на то, что поглядывал на меня, оказалось, что гуляет с Верой – другой девочкой. Почему же он так смотрел на меня? Краснел… Я то думала, что нравлюсь ему… Мужчины очень не понятные люди.
Иногда они т а к смотрят!
Роза.
Как он пытливо на меня смотрел. И главное без всякого доверия ко всему, что я говорила. Нет, я не о Владимире, с ним мы расстались нежно, правда в глаза я ему все же не смотрела. Он мне поцеловал руку, попрощались…
Поплатилась за Владимира я уже потом, да так, что даже не ожидала.
Мы вернулись из поездки и спустя несколько недель меня неожиданно вызвали в КГБ. Я не удивилась. Меня как комсомолку никогда не пугали общественные и государственные учреждения, казенные здания. Это же все было родным и понятным. Я и не испугалась, и даже на предупреждение Лили, моей сокурсницы, которая узнала, что иду ТУДА, я реагировала. Она сказала только одно: «Смотри, просто так ту-да никого не вызывают!»
Но я тогда подумала: «Зачем я им нужна?». Совесть у меня чиста. Я просто решила, что нужна им как активистка нашего института, для проведения какой-нибудь конференции или мероприятия.
Ада.
Да я зациклена на мужчинах, поэтому всегда их боялась. Мне бабушка напоминала часто, что мужчины это… да, я сейчас понимаю, что на самом деле она мне пыталась объяснить, что мужчины это… твари. Они живут инстинктами, им более всего нравится унизить женщину, они как бы мстят ей. Да- да ими руководствует чувство мщения, а я- то думала, что они хорошие.
Помню, маленькой, я всех мужчин, которые мне встречались, на праздниках или дома у каких-либо родственников, называла «папа». Мама меня ругала за это, уводила в сторону, отчитывала, объясняла, что «это не папа», а я почему- то считала, что если кто мужчина, то он всегда «папа».
Мне было шесть лет, мы были на свадьбе и все гости встали фотографироваться с женихом и невестой. Это была семейная фотография. Сзади поставили скамейки, и кто-то поднялся на них, чтобы быть повыше. Невеста и жених стояли в середине, а нас детей посадили на пол, мы сидели в ногах. Неожиданно меня схватил сзади один дядя и посадил меня на свои колени, а он сидел в первом ряду. Я так обрадовалась его большим рукам, которые с легкостью меня подняли, мне было хорошо и надежно сидеть у него на коленях.. Незаметно для себя я прильнула головой к нему, а спусят несколько секунд , подняла голову и посмотрела ему в глаза. Помню ничего не сказала, а только смотрела, мне так хотелось увидеть в его взгляде отцовской любви. Нет – нет даже не любви, а чего-то другого ожидала, сейчас вспомню, что это было? Да, наверное я хотела всего лишь понять, что он сейчас за меня тревожится, чтобы я не сидела на полу с другими детьми, не замерзла бы, что он меня защищает от холода, от людей… Маленькая была, хотелось кому-нибудь принадлежать, чтобы кто-то заботился обо мне… А мама, что она? Мамы мне было мало. Она двух работах работала, считала, что у меня есть всё, и замуж во второй раз она не собиралась. А жаль.
Роза.
Пришла я к зданию КГБ к 10 часам утра, как пригласили. Меня уже там ждали, когда я назвала свою фамилию, меня тут же подхватили и повели по длинному коридору, потом по лестнице мы поднялись на второй этаж в кабинет. Я все время странно улыбалась. Не знаю, почему, глупо, конечно, но у меня так вышло… Мне как будто приклеили эту улыбку, и она не сходила с лица, пока мне офицер, который поглядывал на меня с удивлением, не сказал: «Хватит лыбиться, ты не в клуб пришла!» Тогда я посерьезнела.
(ходит по сцене, потом садится на пол),
Нет, не буду сидеть на полу, простыну. Надо двигаться, … так легче думать.
(Встает, опять ходит.. Пауза длинная – одну минуту, но в это время опять слышится музыка, но уже классическая….)
В тот день вышла я из этого здания ровно через десять часов – для точности в восемь вечера. Меня уже по всему городу искали друзья. Они всегда знали, где я нахожусь. В милицию звонили по телефону 100, в скорую помощь звонили, пока им Лиля не сказала, что меня вызвали в КГБ.
Ада.
Так у меня и осталась эта фотография. Я сижу на коленях у незнакомого дяди, прильнув к его груди, как родная… И меня каждый раз спрашивали потом, а это, что, твой дедушка?
Роза.
В тот год я стала не той Розой. Роза… Меня часто за спиной ученики дразнили в школе, припевая тихо, то так чтобы я слышала «розовая Роза…а-а-а». Я не сердилась на них, хватало чувство юмора держаться, делая вид, что ничего не слышу…
Да и у меня слов то не было, за что же их ругать, за то, что у меня такое цветочное имя? Но они - то все равно меня уважали. Конечно же, боялись, а как же, кто не станет уважать учителя русского языка и литературы, ведь самый трудный и почему -то не очень любимый предмет...
В тот день я вышла оттуда в таком смятении, что наверное на мне лица не было. Это было ужасно. За 10 часов я поменяла всё, у меня осталось только имя мое. Это уже была не та Роза! Туда я вошла хорошим человеком, а вышла оттуда никакой, меня как бы выпотрошили всю, не оставили ничего, кроме кишок и говна в них.
Сама себе я была противна, мне казалось, что я и есть истинная предательница, и это чувство смешивалось с великой жалостью к себе. «Бедная я бедная!» - думала я тогда. Это был конец моей пафсной любви к Ленину и КПСС. Я их стала ненавидеть, как ненавидела Сталина, которого все наши ненавидели, ненависть к «отцу народа» мне передалась по наследству от семьи. За 10 часов меня лишили прошлого и родины… Мне пришлось рассказывать про всех всеч то знада и даже разные сплетни .
Чистенький мальчишка меня спрашивал про Владимира – серба - нашего групповода. У него, оказывается, были сведения, что я отлучилась на целый день от группы и провела с групповодом много часов.
О чем же вы говорили с господином? …Он назвал фамилию Владимира, но сейчас я даже не припоминаю его фамилии, а может быть я ее и не знала …
- Мы гуляли, он мне показывал город.
- Ну, вотю Подробно расскажи, о чем говорили.
-А я не помню, он за мной ухаживал. Угощал кофе- мороженым, мы даже вместе пообедали. А что нельзя было общаться с ним? Он ведь был нашим групповодом! Очень хороший человек…
- Вспоминай слово за слово, о чем говорили и вот напиши всё здесь, - сказал синеглазый, и подал мне листы с бумагами.
- Как? Так и писать, как рассказ или диалог?
Так и пиши, только ничего не выдумывай, пиши о том, что было.
Но это зачем? Ведь он нормальный хороший парень, а я не какая-нибудь шпионка…
- Это нас не интересует, пиши, так надо.
- А если он мне в любви признавался и это мой секрет, я не хочу, чтобы об этом знали вы.
- Это не тебе судить, пиши. Даю тебе один час времени, - и ушел, отставив меня с другим - вторым, который все время сидел тут же, но молчал, я его совсем не запомнила.
Ада.
Мне мама рассказывала, что надо мужчин обходить стороной, их надо бояться. Но я этого не понимала, ведь мама мужчин не боялась, и на работе вокруг нее было много мужчин. Все шофера на фабрике ее любили, смотрели ей в глаза, когда с ней общались. Я ведь помню…
Роза.
Я на самом деле не знала, ЧТО
писать. Ведь всё общение с Владимиром была таким… эфирным что- ли. Мы как бы и не говорили ни о чем. А может быть и говорили, но я помню не слова, ни смысла того о чем шла речь, а только атмосферу. Неожиданно вдруг решила написать что-нибудь, а может и немножко развлечься, видимо не понимала до конца, где нахожусь. Я написала: «Мы много ходили пешком, смотрели друг на друга и улыбались, говорить не говорили много, да о чем же говорить влюбленным молодым? Мы также не целовались, мне нельзя – я же чеченка»!
Ада.
Говорили про маму, что она веселая чеченка.
Но я знаю, что она всегда меня предупреждала, находиться подальше от мужчин, как будто бы предчувствовала, что мне достанется от них.
Первый раз я услышала, что в городе насилуют девушек. И русских и наших, что бандитам все равно, кто девушка…
Когда моя учительница музыки не вышла на работу. Нам сказали, что она жертва изнасилования. Я думала, что ее убили, но она выжила от побоев. Бедная, она возвращалась в город пешком, автобуса не было. К ней подъехала машина «Жигули», из нее вышел бандит с автоматом Калашникова и, угрожая убийством, запихнул ее в машину, отвез в поле, там долго издевался над ней, изнасиловал и избил».
Роза.
Синеглазый офицер, с чисто выбритым лицом и почти детской улыбкой, прочел написанное мною. Он смотрел на меня несколько минут, испытывал меня. А мне уже было смешно. Я была такой … кристально чистой! Я все жила наказу партии, куда поступила юной и по совести, не ради карьеры, а что мне учительнице карьеру делать, разве что могла стать директором школы. Но война началась и все планы стали никому не нужными…
«Вы что издеваетесь!» - вдруг выкрикнул он, но тут же поправился и стал говорить мягко. «Я же вас попросил подробно написать, ВСЁ, о чем вы в тот день говорили, и дал вам время, чтобы вспомнить». Но я и написала обо весм, написала истинную правду, больше у меня нет ничего..
И началось … как в испорченной кассете.
- Вспоминай слово за словом, о чем говорили и вот напиши всё здесь,
- Как? Так и писать как рассказ или диалог?
- Так и пиши, только ничего не выдумывай, пиши о том, что было.
- Но это зачем? Ведь он нормальный хороший парень, а я тоже не какая – нибудь… шпионка…
- Это нас не интересует, пиши, так надо.
- А если он мне в любви признавался, и это мой секрет, и я не хочу, чтобы об этом знали вы?.
- Это не тебе судить, пиши. Даю тебе один час времени!
И потом, через час, опять тоже:
- Вспоминай слово за слово, о чем говорили и вот напиши всё здесь,
- Как? Так и писать как рассказ или диалог?
- Так и пиши, только ничего не выдумывай, пиши о том, что было.
- Но это зачем? Ведь он нормальный хороший парень, а я тоже не какая – нибудь вам… шпионка…
- Это нас не интересует, пиши, так надо.
- А если он мне в любви признавался, и это мой секрет, и я не хочу, чтобы об этом знали вы?.
- Это не тебе судить, пиши. Даю тебе один час времени!
Ада
А у соседки тети Сары сына Заира украли в июне 1993 г. Он был взят в заложники и 5 месяцев его удерживали, отпустили после выплаты 1,5 миллиона рублей. Бандиты ему ухо отрезали… Ему было восемь или девять лет, но вернулся он повзрослевшим. Родители его ни о чем не спрашивали, но мы дети, узнали, что его держали как котенка, привязанного к ножке стола, давали кушать в миску на полу, и он ел как…. Как ужасно всё это. Такой хаос! И все из-за того, что война началась. А войны проводятся не случайно, так говорила баба Фатима. Это воля Аллаха. Человеку приходит испытание.
Роза.
В тот день меня отпустили из здания около 8 вечера. Там я провела 10 часов. Но мне показалось, что я прожила много лет в этом здании. И когда вышла на крыльцо. В лицо мне задул свежий ветер. Это уже было как будто из другой жизни, не моей. У меня было такоеощущение, как будто бы я переехала туда, где надо начинать жизнь сначла, как в чужой стране…
За 10 часов времени я вспомнила некоторые истории про достопримечательности Белграда, из того, что мне рассказывал Владимир. Призналась, что он руку мне поцеловал на прощание, и то,, что адреса своего я ему так и не дала…
«Ну и зря не дала .. адреса, приехал бы в гости», - сказал с иронией голубоглазый…
Ада.
Я как чувствовала, все время жила под страхом изнасилования… Так оно и случилось, в конце концов, наверное, было у меня предчувствие.
( кататься по полу… ) Ьне так больно. Мне нехорошо, как я выдержу здесь без …. Да меня уже почти трясет… Если бы я знала, что придется жить…
Мне было всего, не помню, лет семь, когда я впервые спасалась от насильников. Но может быть они –эти ребята просто нас напугали, а мы, глупые испугались. Собирали ландыши в лесу. Как много было этих ландышей, огромные охапки цветов! Нас было несколько девочек, и мы ушли далеко от дома в поисках полевых цветов. Потом мы расселись в кружок на полянке и стали разбирать цветы по букетам. Плели венки, о чем – то болтали. Интересно о чем мы – девочки – могли говорить в семь лет? Ведь не помню ничего из того… Неожиданно нас окружили три подростка с собакой и стали с нами странно как мне показалось, разговаривать. И свою собаку нацелили на нас, чтобы никто не смел уйти из круга. Помню.. как было страшно, но этот страх был другой, это был уже женский страх .. потерять свою девичью честь. (Смеется) какие же мы были девушки, дети еще, такие маленькие, а уже понимали.
Еще бы- ведь с пеленок нас пугали.. «Смотри, украдут!»
Роза.
В Грозный из Москвы я уже вернулась другой! Инакомыслящей. Но это я очень скрывала… даже от себя. Мне не хотелось никак признаваться даже себе, что все, что любила и чтила, все что обожала, на что молилась душой – всё это ложь, построенная на иллюзиях наивных людей – барашек. Противно до тошноты было! Какие мы все ничтожные, ведь нам все хочется сказок с хорошим концом, а в жизни все мерзко, и вот попробуй жить в этом дерме… Аллах! Только Он знает, что такое истина и чистота …
Ада.
Один из них сказал, «Трусы снимайте!» Я знала, что это будет что-то страшное , связанное с… но, как оно будет не понимала, потому что в тот период считали, что дети рождаются от поцелуя… Подружки мои переглядывались, испуганные. Никто не шевельнулся даже. «А ну, Джек, покажи, что мы будем делать с ними!», приказал один из них. И дворняга начала кататься по траве, радостно виляя хвостом. Вид осатаневшей от радости собаки на нас навел ужас. И я неожиданно даже для себя приподнялась с места. «Сидеть!», - крикнул один из них, «Я только цветы возьму оттуда..», - сказала я и потянулась рукой, и в тот же момент выпустила из себя огромное колическво бесстрашия и стартовала ракетой, разбив кру изспуганный подружек. Бежала сквозь лесную чащу, куда глаза глядят… Ничего не помню от скорости бешенной скорости бегства своего. Не знаю как и куда летела, но быстро выбежала из леса на полянку, и увидев впереди себя железнодорожную линию, помчалась туда и упала прямо на насыпь из гравия, у рельсов.
Почти что обнимая рельсы, почему сразу почувствовала себя в безопасности, то ли открытость места, то ли поезд, на котором я смогла бы убежать еще дальше, но мне стало спокойно, и я поняла, что на этот раз я спасла свою невинность.
Роза
Помню Вадика. Его исключили из Ленинградской высшей офицерской школы, и каким – то образом, он оказался у нас на педе.. Но не могу припомнить его лица … Да это и не важно, я не о том. Он был из семьи благочестивых коммунистов, все три поколения были преданы идеям Ленина – Сталина – Брежнева. Отец был тихим директором школы. Помню его виноватую улыбку, когда он приезжал из провинциального городка в Москву к сыну.
Оказывается Вадик был революционером! Он организовал какое-то тайное общество в ленинградской военной школе, куда поступил учиться. Система связи у них была как у декабристов: только пять человек знали друг о друге, а сколько их было на самом деле, так никто и не считал. Вадик говорил, что их в городе было много, более ста человек. Целью их было раскрыть всю коррумпированную систему СССР, говорить правду о Брежневе. Они слушали Голос Америки, Радио «Свобода» и активно готовились к перевороту. Что-то вроде декабристов. Вот сейчас, вспоминая его, понимаю, что Вадик -то был герой! А мы - такие глухие и напуганные … Мы ничего не хотели слышать и понимать! Мы затыкали уши свои, а ведь молодыми были, но уже настолько испорченными …
Анекдотам верили, в ржаке - хохоте получали ощущение свободы выражения. Смеялись, над всеми членами политбюро. Особенно над Брежнем. Песни Высоцкого слушали, читали Булгакова «Мастера и Маргариту»… А Вадику не верили. Когда он пытался заговорить с нами о своем, всегда находили повод прервать его, слушать правду никому не хотелось! Ведь надо было тогда и решение принимать соответствующее. А Вадика считали больным, душевнобольным парнем. Шизиком!
Этот больной парень пытался противостоять системе! - гворили мы о нем. Ведь это не реально, а значит подвластно только несведущему – ребенку или больному.
Мы не верили ему.
Боялись поверить. Одно: анекдоты, поэзия, баллада и литература, а Вадик был реальный, и реально был исключен из военной школы за свои идеи, а мы никак не хотели думать и действовать самостоятельно, к чему он нас призывал.Как мы боялись даже слушать его!
Призывы к вечной борьбе для нас были лозунгом и девизом для проведения массовых мероприятий, но не для поступков в жизни. Мы закрывали уши, глаза, просто убегали, мы боялись этого худого бледного парнишку, который говорил нам о переменах!
Поверить Вадику, означало, начать меняться самим....
Потом пришла катастрофа.
Ада
Это был первый сильный страх который я пережила в своей жизни.
Я все – таки была решительной девочкой. Даже не ожидала от себя. Упала на откос железнодорожных линий, посыпанный гравием. Вдруг слышу, именно слышу, не вижу, не вижу ничего от страха – мне кажется, что я бежала с закрытыми глазами. Глаза ничего не видели а ноги несли меня на свободу…
Подружки, как яблоки с дерева, падали около меня – одна вторая , третья, четвертая.., и мне показалось, что все они были с закрытыми глазами… Никто даже не посмотрел на меня, они просто падали, как налитые злелость яблоки, рядом со мной… Оказывается после моего смелого шага, одна за другой мои подружки набравшись от меня бесстрашия -побежали , а я их даже и не слышала.
Минуты три мы лежали, уткнувшись лицами в гравий. Тяжело дышали, а потом. отходя, стали потихоньку переглядываться, а набравшись смелости, посмотрели в сторону леса... Но никто оттуда не появлялся, а значит, все мы были в безопасности!
Роза
Вадика я больше никогда не видела и не слышала, кем он стал, наверное, живет где-нибудь за границей, в свободной стране…
Ада
Вот когда меня первый раз украли, я и не плакала, я была тогда глупой влюбленной девчонкой… Его звали Тимур. Он был взрослый, исполнилось ему уже 21 год.. Он мне говорил, что любит меня больше своей жизни, а я в этом и не сомневалась. Он был нежный, очень - очень нежный… Все время заглядывал мне в глаза и называл красавицей. Мне не было еще и 14ти лет. Я только что перешла в 8-й класс. Тимур приходил в школу и забирал меня. Девчонки завидовали мне – говорили, что он такой красивый и благородный!
Тимур меня не трогал, мы только гуляли, потом он меня провожал домой и уходил. Мама ничего не знала об этом, она ведь допоздна работала.. Я всегда видела Тимура только днем. Но вот однажды …
Роза
Сейчас, когда вспомнила про Вадика,… начинаю понимать, как все было тупо в нашей жизни. Мы жалели рабов древних цивилизаций, жалели черных в США, защищали их. А сами – то были такими униженными и оскобленными.. Такое и не придумать! Ведь Вадик нам глаза открывал, он говорил правду, а мы посмеивались над ним – считали его «не от мира сего» Но, конечно же, не прямо ему в лицо, а так, между собой. И никто не нашелся выслушать его всерьез. Ник-то! И ведь это в институте, где обучались будущие учителя. Будущая интеллигенция. Фальшивая интеленгия! Я же никогда не считала себя интеллигенткой, для меня это было всегда чем-то ну, не то что нехорошим, но как бы это определить… чем-то искусственным. Даже не знаю почему.... Что за слово такоек ин-тел-ли-ген-ци-я, все они трусливые люди.
Даже Горбачева не поддержала в его начинаниях. Не нашелся ни один академик ни писатель, артист хотя бы, который бы дал ему силы, поддержки.. Он ведь правда старался, может быть и войны не было бы… А вот за алкоголиком Борей все пошли…. Какие же пьяницы - все эти русские … Рабы… «Мы не рабы - рабы не мы!» – заставляли читать учеников на школьных мероприятиях! Это в напоминание, но это такая ложь!.. А ведь все думали, что мы свободные от рабства люди...
Вадик, где ты? Найти бы тебя сейчас! поговорить!
Ада.
Я никак не могла понять, что у него на уме и на сердце. Взгляд у него был какой-то загадочный, все время улыбался, много говорил, и очень ухаживал за мной. Все мне ноги укутывал… Был каким-то другим, но я тогда не придала этому значения, потому что решила, что все это от большой влюбленности…
Вела себя скромно, чтобы не подумал, что я легкая девушка. Я ведь тоже его полюбила, а может быть думала, что любила. Но помню, мне очень и очень хотелось быть рядом с ним. Так, чтобы никогда не расставаться.
Роза.
Но никто не может меня обвинить, что я дура или фанатичка. Никогда! Я все делаю по здравому смыслу. Всё у меня продумано, до мелочей!
Мой муж был редким чеченцем, и опять же испортился, потому что связался с русскими. Лучший его друг – Володька. Сосед тоже .. друг – Сергей. Так они и дружили… Да, что дружили – пили водку, и чушь несли пьяную! Такое выдержать! И столько лет. Да я его к себе и не подпускала! Он спал, как собака, на кухне на топчане, а не в спальне. У него был свой матрац, утром он его сам собирал, вечером стелил. Это я его приучила к такому порядку.
Только вот мальчики … мои обижались, мол, мама он все же глава семьи- отец…Но я это быстро им объяснила, кто глава семьи в этом доме. Главное – предупредила их: «Кто водку будет пить, тому нет места здесь!».
Правда мои мальчики никогда в рот не взяли этого горючего змея, как его называют, правильно называют.
Мальчики мои Батта, Дика и Леча… Вот они были идеалом красоты и благородства! Хоть и мои сыновья, но я ими гордилась не только как мать, но и как чеченка. Такие парни! Когда я их растила, осознавала, что они не только мне, матери, принадлежат, такие богатыри нужны народу, родине.
Ада.
Помню, вот бабушка мне рассказывала - она по-русски так и не научилась говорить…. Ее воровали. Звали ее Уна, как и многие в селе она работала на картошке. Молодой тракторист, увидев ее, влюбился с первого взгляда. Но ее родители уже дали слово другим, так что трактористу пришлось ее воровать. Тракторист не имел ни коня, ни машины. Он украл ее и бежал с ней на руках с картофельного поля до ближайшего села. Там спрятал в одном доме, пока родня ни устроила примирение.
Смешно, наивно... Как это было давно, но сегодня все идет по тому плану: и меня, тоже прятали в чужом доме до примирения…
-----
Роза.
1994 год был первым годом страшных испытаний. Ельцин решил направить войска, чтобы силой свергнуть сепаратистов на юге страны. В 1995 мой старший сын Батта, а он был из новых бизнесменов, за доллары купил у двух русских партию оружия с военного склада: снайперские винтовки, гранатометы и боеприпасы. Он решил помочь своему народу. Я его в последний раз видела, когда он достал из кармана много стодолларовых бумажек, их, наверное, было тысяч пять.. На них он купил оружие для наших…. Он ушел к ним и я его больше уже не видела.
Нет,.. неи пропал безвести. Погиб. Мне его привезли, и мы его похоронили по всему обряду, как полагается.
А что говорить про русских солдат и они приказ выполняли, что я не понимаю, война – эта такая трагедия, где у каждого своя правда!
Всех жалко. Прочитала недавно в газете трогательную историю русской женщины, у которой сын погиб у нас. Когда пришло назначение о переводе его в Чечню и, чтобы мать не огорчать, он подготовил пачку писем, договорившись с местными жителями о регулярной их отправкию Ушел на войну. … Он погиб, и уже повестка пришла к несчастной матери, а письма все шли и шли… и мать погибшего солдата ждала этих писем, и, получив, читала и плакала, и опять ждала нового письма. Письма приходили регулярно: «Здравствуй, мама, у меня все хорошо…». У этой матери была надежда. Письма – это надежда. Вот когда нет надежды – это уже совсем плохо. Мне давно уже некого ждать.
Батта, Дика и Леча ! Это мои сыновья!
Ада.
Мне накануне снился сон. Все дома, мама стирает белье, я играю с игрушками и мне лет десять. Солнце на улице светит и вдруг все становится таким ярким и ослепляющим и это не блеск радости, а смертельный взрыв. Вижу лицо матери, оно в растерянности. Она пытается спеть мне песню, успокаивает меня, но не может - ей мешает шум от взрывов.
Роза.
Дика погиб нелепо. Нет, не в бою, а просто в него попала шальная пуля. Шел по улице, было очень тихо. На войне надо бояться именно тишины и прятаться, когда тихо. Но он, видимо, забылся, может быть подумал, что мир вернулся, но это был коварный обман. Шел он по улице без оглядок, спокойно, ровно и улыбался. Мне так описывала его вид Неля, одна женщина, которая его видела и даже залюбовалась им.
И вдруг он пропал из поля зрения, и Неля подумала, что мой Дика растворился в воздухе по волшебному мановению, и была удивлена. Но потом она увидела людей собравшихся в кучу, а на земле лежал мой сын, но он уже не дышал. Уже ушел… Выражение лица у него так и осталось спокойное, совсем не обиженное, как было лицо у Батты.
Ада
Я видела людей, знакомые все лица, соседи, наверное, которые не могли говорить, они плакали, навзрыд. Тогда я проснулась и поняла, что снится мне всё, то что уже пережила, ничего нового я и не видела во сне.
Еще никто не знал, что будет дальше. И конечно, даже в самых ужасных кошмарах, я не могла представить, что город, в котором прожила всю жизнь, будет стерт с лица земли.
Роза.
Мой младший Леча ушел к федеральным. У него была другая судьба, и я ему не судья. Он был на меня похож… и характером тоже очень похож. Братья его погибли еще до того, как он ушел на другую сторону. Да так и лучше, они не успели удивиться или разозлиться на него.
Леча погиб во время боя, ему даже медаль дали. Посмертно. Подробно мне что-то рассказывал его старшина, но я ничего не запомнила, мне было совершенно всё равно, как он погиб. Не знаю, почему. Сердце мое уже превращалось постепенно в камень, но я этого пока еще не замечала, думала, память меня подводит.
Ада.
Тимур был слабым человеком, а я была еще ребенком. И он меня отдал им… Я ему была уже не нужна, а может быть он просто решил, что жертва – это выше личных чувств, Может быть он меня так сильно любил, что решил пожертвовать мною…
Роза.
Да нет, мне не надо было так близко к сердцу принимать все, что происходит вокруг… Тут так, или все понимаешь как мать, и тогда невмоготу выжить, или же все надо понимать как человек – тогда можно отстраниться от боли – мол история, судьба, война… Живые продолжают жить и так все сначала, что смерть – это начало жизни, и жизнь всегда заканчивается смертью. Всю жизнь все на самом деле стремятся к смерти. А слезы на похоронах – это слезы признания смерти. Люди делают все, что бы приблизиться к ней, смертельно влюбляются, смертельно рискуют, смертельно живут...
Когда смертельно, значит ярко… Людям нравиться быть жертвой – возможно и правда, там на небесах все ведь так хо-ро-шо! И Аллах так велик, что напоминает нам об этом, чтобы не пугались.
Но я все же мать, не просто человек… Я уже и не человек…
Ада.
Я думала, что у нас будет ребенок и потом дети, трое , например, но … Тимур мне сказал, что детям не пришло время рождаться, что надо думать о спасении. А мне уже хотелось родить ребенка, я себя видела матерью, очень хотелось!
Роза.
Я все время чего-то ожидала … хорошего. Жила в ожидании счастья. Как это возможно не знаю, ну в детстве ждать радости, потом в юности надеяться на хорошее будущее, потом в зрелом возрасте в трудностях надеяться на счастье.
Но когда уже все плохо, и никого уже не осталось, и сыновья ушли в землю… да нет, что я такое говорю, ушли в Небо.. и все же я ждала что-то хорошее . Вот это трудно объяснить, почему все же я ждала чего-то хорошего…
Ада.
Я решила, как только война закончится, рожу ребеночка.
Все время слушала радио, работающее от батареек. Знала, что о Чечне говорит весь мир, и надеялась, ждали того, что всё скоро закончится.
Тимур был прав, зачем рожать в хаосе. Помню, самолеты бомбят, и нам нужно выехать как можно скорее. Из города уезжала не только я и мама, но и тысячи других. Когда машина проехала несколько километров, я посмотрела назад. Над городом были сотни огней. Все, кто уезжал из Грозного в горные районы Чечни, были уверены, что война до них не доберется.
Роза
Когда-то в Грозном был завод, был цирк – сейчас ничего нет. Зато по улицам спокойно ездят, танки, военные с оружием ходят. При Советском Союзе у нас жило много русских, украинцы жили. А сейчас у нас русские - это чужие. Моя бывшая коллега, математичка, русская Маша, осталась в Грозном, замужем была много лет за чеченца, но потом приняла ислам. Была Маша, а теперь Марьям…
Ада
Во мне долго не накапливалась ненависть ко всему, что было связано с Россией, с войной. Я понимала, что с ненавистью я не смогу долго жить. Я всегда хотела, чтобы меня любили, только любили … Тимур мне говорил, что любит меня, да, он был нежным, но потом изменился, отдал меня своим друзьям, а мне сказал , что я не годная…. Потом исчез, и меня забрали в лагерь.
Роза
У меня все перемешалось в голове. Правильно говорили древние греки, трагедия – это когда у всех своя правда… и только смерть может привести к очищению. Да я и не расстраиваюсь! Я не фанатичка, я просто понимаю, что делать мне уже здесь нечего, и мой уход неизбежен и мог бы стать подвигом во имя моего народа…
Ведь справедливости нет. Мой племянник, вот он, спасся, за границей живет. После смерти его братьев, убили его отца, мать... А его каждый день забирали и пытали. И кто? Свои же! И он говорит, что ни один русский не причинил нам столько боли, как свои. Свои же- враги! А когда узнали, что он свою сестру хочет забрать к себе, за границу, то избили ее, сняли на камеру и выложили на кавказском сайте. Он видел съемки, как избивали его сестру…. Разве можно в таком мире жить!
Ада.
В лагере все было как в страшном сне. Мне не верится, что я все это пережила.
Даже в детстве во время бомбежек мне не так страшно было.
Все время мне снился сон. Этот сон остался комком страха во мне. Летит самолет бомбить меня… Я лежу на полу, и кричу, зову о помощи, так сильно кричу, как будто бы хочу взорваться от крика.
Когда я проснулась, стала громко молить бога о том, чтобы бомба не упала на меня и чтобы самолет разбился. Дрожь прошла по всему телу, я понимала, что самолета нет на самом деле, но в то же время знала, что он есть и он бомбит. Я перестала кричать и плакать, но не могла понять, где реальность, а где видение ...
Потом пришел один из друзей моего мужа, который меня насиловал, он сделал еще один укол в вену, и я опять ушла в небытие…
Роза.
Как мать я не могу простить… Простить, значит забыть. Постепенно у меня накапливалась огромная ненависть ко всему, что было связано с Россией. А я так любила Россию, я так любила этот русский язык… Это когда страстная любовь превращается в ненависть,… Я знала, что ненависть – это конец. В ненависти я задыхаюсь….
Ада.
А потом все было наяву. Ночь. Самолеты опять бомбили, но мне было все равно, я находилась в горах, вспомнила, когда все наши, кто уезжали из Грозного в горные районы Чечни, были уверены, что война до них не доберется. Но я оказалась в военном лагере, и здесь говорили только о войне и о джихаде.
Роза.
Ненависть… но иногда чувствую, что ненавижу и себя и свой народ не-на-вижу… Когда еще были живы мои мальчики, я сама помогала выехать русской семье из города. Женщина с двумя детьми: мальчиком пяти лет и дочерью постарше.
Её семнадцатилетнего сына Алексея нашли с перерезанным горлом в мае 1994 года. Мужа ее наши расстреляли как «русского шпиона». Женщина жила при одном из госпиталей Грозного, ожидая того, когда врачи вылечат от сифилиса её и её дочь, которую боевики насиловали два дня подряд вместе с матерью.
Ада.
Потом нам привезли одну русскую, Ларису, Она была на положении рабыни, выполняла самую грязную работу. И каждый день ее насиловали. Насиловали и насиловали. Когда при этом её били, она кричала… Потом она исчезла, а мне сказали, что она пропащая женщина и, никогда не смогла бы стать верной шахидкой…
Роза.
Помню, мои мальчики еще были со мной. В первой войне. Мы собрались в Новогоднюю ночь. Встречали 95 год при свечах, без света. Все загадали желание, желание было одно - чтобы быстрее закончилась война. Но она тотчас дала о себе знать. В-полпервого ночи над нами со страшным ревом пролетел самолет-истребитель. Окна дома задрожали, все были в панике, каждый из нас ожидал того, что дом, в котором мы находимся, могут разбомбить.
Мои мальчики испугались, но уже по-мужски скрепив зубы не произнесли ни звука. Я громко молила бога о том, чтобы бомба не упала на наш дом и, чтобы самолет разбился.
Ада
Еще ребенком я поняла, что мир, в котором живу, не принесет мне радости, что он разрушен.
В горле собирается комок, трудно дышать и мысли идут беспорядочно.
Помню еще до замужества, когда мне было 11 лет, я четко представляла себе, что значит – жить. Это когда бояться смерти...
И вот меня научили не бояться смерти.
Роза.
…Смута возникла подобно ночи, закрывающей небеса.
И широко распространилась, охватив целый мир…. Откуда это?...не помню!
Когда я попала в школу… другую уже школу, чтобы стать шахидкой, то предупредила всех, что меня обрабатывать не надо, что согласна уйти к своим мальчикам, что наркотики и другие одурманивающие вещества мне не вливать! Я также предупредила их, что если кто прикоснется ко мне пальцем- убью!
Меня никто не трогал. Косились, мол, чокнутая училка…
Несколько месяцев нам читали вслух Коран и другую ваххабитскую литературу. Молилась по пять раз в день, общалась с молоденькими девочками, запуганными до нельзя… В часы досуга мы слушали певца Тимура Муцараева, который пел оды Аллаху, рассказы о райских садах, ушедших в мир иной друзьях и близких, трудной борьбе и необходимости выполнить свой долг. …
Так я решила окончательно, что, что спасение не здесь а Там… .
Ада мне показалась самой потерянной, мне казалась она ребенком .. Помню, подошла ко мне и спросила сразу «а у вас наверное дети погибли?» …. «Почему спрашиваешь»,- спросила я ее, и она ответила: «Просто так, логично, женщина в вашем возрасте не станет шахидкой просто так…» Я ей не ответила тогда, а что было говорить, и так понятно. Но с того раза стала заботиться о ней…
Ада.
В последний момент я успела написать Тимуру «встретимся на небесах» Записка теперь у следователя, меня допрашивали, откуда знаю арабский язык. Что мне им ответить? Сами ведь знают, откуда…Лучше молчать …
Роза
А в раю сейчас никого нет. Судный день будет для всех одновременно. И все его сейчас ждут. А где они его ждут, я не знаю. И в раю, и в аду пока нет никого…..
Конец.
-----
Греция, Салоники, 2004-2010 гг
Автор София Прокопиду
Sofia Prokopidou
Journalist, ANA-MPA
Str.Paster, 6
Thessalonica
Greece
tel.+306937 120100mob.
+302310 244101
e-mail:
sofia8prokop@gmail.com
prokop@ana-mpa.gr
